СТАТЬИ
Для живописца Семёна Агроскина естественно жить в мире светотени и создаваемого ею бесконечного объёма, глубокого пространства, зачастую — в сериях разных лет — данного с необычных ракурсов. В серии «Плохая видимость» ситуация усложнена тем, что окружающий мир в целом ряде работ дан фронтально. Особенно это заметно на урбанистических пейзажах. Прямой взгляд на явление — из окна ли, из внутреннего ли пространства личности, которое тоже есть «окно», какая-то рамка, мировоззренческая или физическая, — исключает, казалось бы, разомкнутость и многосмысленность самого явления (так бывало в работах Михаила Рогинского). Но очертания «второй природы» горожанина, укрупнённые и не оставляющие места на холсте ни человеку, ни зачастую даже земле или небу, у Агроскина стёрты и нерезки, и ни градирни, ни мосты, ни трубы не равны самим себе. Дым, этот «туман наоборот», то же самое делает с деревьями в природе «первой». Всё превращается, скорее, в некоторые внутренние формулы постижения внешнего мира, это столь же явления, сколь и мысли о явлениях.
Вера Калмыкова
Семён Агроскин занимает какое-то совсем особое место в современном художественном процессе. Он парадоксален, и это отличает его и от «левых» и от «правых», от авангардистов и традиционалистов. Стремление к предметной изобразительности, возрождение «старых» жанров, таких как натюрморт, портрет, автопортрет, пейзаж, интерьер, глубина и серьёзность самой позиции художника по отношению к миру, — что это, как не безнадёжная в глазах многих архаика? Но при этом живопись Агроскина производит впечатление очень современной — в ней схвачен живой повседневный нерв, ритм, пульсация города и человека, порой возникает неожиданный угол зрения на предметы, лица, жесты и движения. Сама интонация его работ по своей безусловной искренности и эмоциональной открытости оставляет впечатление интимного разговора двух близких людей.
У художника люди, предметы, животные – все вовлечены в единый жизненный круг, круг мучительный, требующий напряжения и изворотливости, но и некой «вертикальности», которая дается лишь особым, телесным и духовным усилием.
Вера Чайковская
Бастион одиночества Семена Агроскина абсолютен. Ирония невозможна, чувства стерильны, пространство, размеченное пунктиром – условно. Изощренная изоляция от всего, что происходит или может произойти, вынуждает к все большему совершенству и утонченности живописи.
Фаина Балаховская
Читать работы Агроскина нужно исключительно «между строк», причем читать не осознанно зашифрованное и завуалированное художником, а наоборот, неосознанно исходящее из него самого – и сквозь его картины – и часто помимо его воли – мерцания поисков, сомнений, внутренних состояний и борьбы. Агроскин ценен не столько тем, что он мастерски выразил на холсте, сколько неизъяснимым, вырывающимся из него в момент работы помимо собственной воли.
Маша Наймушина
Уже почти не осталось ничего, что стоило бы, чтобы пошевеливать кистью, а он все пишет и пишет, словно защищает последний бастион зрения и последний блиндаж искусства живописи. Дальше нет ничего. Если убрать еще немного, урезать мотивы и сгустить темноту, то получится концептуальная «никакая не живопись». Агроскин балансирует на краю, но никогда не переступает в измерение «черного квадрата».
Алексей Филипенко
Притушенная, скудная гамма Агроскина противоположна супрематическому цвету, но предмет находится в точке акме, наивысшей особости; контекст густо замазан цветом небытия, сезаннистская перцептивная перспектива готова схлопнуться, формы тел едва удерживают границы под натиском бездны супрематического простора, и эссенция предмета, свободного от «обслуживания жизни», входит в танатический регистр «живописного реализма» Малевича.